karma cross
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться22025-06-16 13:58:28
roman berezin
✦ sled ✦![]()
![]()
У Ромы все хорошо - несмотря на кошмары, с которыми он ежедневно сталкивается на службе; несмотря на трещаший по швам брак. У Ромы все хорошо - ведь Рома обладает удивительным качеством находить хорошее даже в самых плохих ситуациях. А потому неудивительно, что в организации Рому любят.
Рита - не исключение. Ей нравится работать с Ромой, ей нравится Рома - пожалуй, даже слишком. Об этом Рита предпочитает лишний раз не задумываться - по разным причинам. Служебные романы не в ее стиле; заводить очередные отношения после нескольких неудачных браков совсем не хочется; да и вообще, Рома женат... Впрочем, Рита соврет, если скажет, что ей вообщесовсемвотниразу не хотелось перевести их отношения в иной формат. Искушения возникают постоянно, но Рита держится.
Ее оборона - крепка, но небезупречна. Ей легко, пока она думает, что ее чувства безответны.заявка в пару (рома х рита - канон, попробуйте переубедите меня)
хочу упасть в слоуберн с хэппи эндом, а еще хочется сообразить какой-нибудь сложносочиненный (учитывая фандом, ОЧЕНЬ сложносочиненный, видимо, - такой, в каком мы сами канонично запутаемся, плюнем в итоге и сделаем в итоге ВООБЩЕ НЕ ТАК, потому что забыли, что было в начале, или потому что экранное время кончилось) долгоиграющий детективный сюжет, но это опционально (не связанные друг с другом микросюжеты меня тоже устраивают!)
пишу небольшие посты от третьего лица; буду стараться писать хоть раз в неделю
связаться можно через ЛС, далее дам тг; помогу с графикой, люблю, когдавопят от радостидают обратную связь, а не принимают пост молча, и буду рада, если мы сможем поорать друг в друга, покидаться мемами и музычкой
ЖДУ
пример вашего постаЭнни стоит посреди панорамного зала - того, в котором обычно происходят заседания Семерки. Сейчас огромное помещение практически пустое - за исключением самой Энни, нерешительно мнущейся у двери и не совсем понимающей, для чего ее вызвали, в зале находится только Эшли. Она вольготно расположилась за V-образным столом, чего, пожалуй, не посмела бы сделать, окажись на месте Энни любой другой член Семерки; но Энни она не боится, напротив - это Энни робеет под ее пристальным взглядом.
По обстановке Энни несложно догадаться, что она в чем-то провинилась. Она перебирает в голове события прошедших дней, безуспешно пытаясь вспомнить, в чем могла облажаться; в голову ничего не приходит. Впрочем, Эшли не стремится томить Энни в мучительном ожидании; она тут же обрушивается на нее, не стесняясь в выражениях.
- Это что за херня, Старлайт? - она тыкает по экрану своего мобильного и затем толкает его в сторону Энни, чтобы та могла увидеть проигрывающееся на нем видео.
Запись некачественная, сделана откуда-то из-за угла, и все же на ней отчетливо запечатлено происходящее. На видео Энни избивает нескольких мужчин; отпираться бессмысленно - отлично видно и ее лицо, и демонстрацию способностей. Да и не хочется - Энни не кажется, что она сделала что-то плохое. Она вступила в драку, защищая девушку, на которую напали. А Энни - Старлайт, супергероиня - ведь и должна защищать, разве не так? Правда, ринувшись на подмогу, она и не думала, что этот эпизод может оказаться сперва в памяти чьего-то телефона, а затем - на Ютубе. Улица казалась пустой.
- О чем ты, блять, думала? Молодец какая, подралась на улице. Да еще и светом этим своим ебанула, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что ты - это ты, - лицо Эшли перекошено от ярости, она нетерпеливо подскакивает в кресле, забирает телефон и свайпает вниз, переходя к комментариям. - "Это же Старлайт, что она делает?", "Куда смотрит Войт?", "Она что, просто напала на этих челиков?" и все в таком духе...
Внутри у Энни все холодеет. Неужели происходящее действительно воспринимают так?
- Они напали на девушку, - перебивает она, пытаясь объясниться.
Эшли вскакивает, бешено вращая глазами и раздувая ноздри. Резким жестом она велит Энни умолкнуть и выходит из-за стола; она приближается, подходит практически вплотную, заставив Энни отшатнуться, и продолжает орать, тыкая в телефон.
- Какую? Вот на эту, трясущуюся за мусоркой? Нихрена ее не видно, это раз. Никаких заявлений от нее не поступало, это два. Так что ты тут просто избиваешь двух мужиков, что бы там на самом деле ни происходило.
Эшли продолжает наступать на нее, а Энни продолжает пятиться. Это даже смешно: ведь Эшли - обыкновенная женщина, но все же в этот момент именно она держит в страхе Энни, способную в одно мгновение ее искалечить, не наоборот. Энни теряется под ее напором и с трудом понимает, как ей защититься; то, каким именно образом Эшли описывает ситуацию, кажется ей катастрофой. А та не предлагает решения; она лишь продолжает изрыгать из глотки ругательства.
- Ты, блять, в высшей лиге! Ты должна сидеть на своей плоской жопе ровно и делать лишь то, что тебе говорят! А теперь нам предстоит разбираться с иском и отмывать твою сраную репутацию, просто потому что ты решила поиграть в героиню!
До сих пор Энни была растеряна и напугана, но теперь она начинает злиться. Последние слова Эшли задевают ее всерьез. Что значит - поиграть в героиню? Она и есть героиня. Она должна помогать и защищать; это ее призвание, призвание каждого в Семерке, но вместо настоящей помощи они только позируют, дают интервью и участвуют в постановках. Вот что действительно должно возмущать, вот от чего ей действительно хочется восклинуть - что-это-за-херня?
Все должно было быть по-другому. Энни представляла себе все по-другому.
Ей хочется послать Эшли, вернуться в свои апартаменты, собрать те вещи, что успела привезти, и убраться подальше. Ей правда этого хочется в какой-то момент. Но перед глазами всплывает лицо матери, удерживая Энни от еще одного опрометчивого шага: она была так рада, что ее дочь приняли в Семерку... Всю свою жизнь мама посвятила карьере Энни, и попадание дочери в супергеройскую элиту стало ее триумфом; если Энни исключат из Семерки - да еще и с таким позором, да еще и через такой короткий срок, - то она просто не переживет. То есть, переживет, конечно, но жизнь самой Энни с этого момента превратится в ад.
Так что ей придется проглотить и это тоже.
- Меня уволят? - слабым голосом спрашивает она.
Поделиться32025-06-28 20:43:00
finnick odair
✦ the hunger games ✦![]()
![]()
Урвать себе кусочек от этого Победителя хочет себе половина спонсоров. Другая половина уже это сделала или стоит в очереди и готовиться с ним рассчитаться каким-нибудь очередным секретом. Прогреми такой с больших экранов в Капитолии - мусолить на вечеринках будут не один день. Скажи все разом - энергия в столице будет генерироваться за счет сплетен и скорости их разнесения, где в финале от изначальной мысли мало что останется.
Финник умеет расположить к себе, когда ему это нужно. А нужно это примерно всегда. Внимание этой публики не вечное, а значит, нужно успеть взять все, что полагается.
И что пригодится для общего дела. То самое, о котором "благодетели" в ответ не должны узнать. Как и про Энни. Не слишком ли много секретов на одного человека, Одэйр?
Финник говорит много, но после разговора с ним понимаешь, что ничего-то он про себя не рассказал, а для себя снова получил новое. Джоанна злится, когда тот снова и играючи забалтывает её саму. А потом давится со смеху, когда он проделывает то же с кем-то из других менторов или капитолийцев.
Хотя, признаться, ей было бы больше по душе, если бы он вышел на них с трезубцем.Внимание, разыскивается обладатель самой обаятельной улыбки во всем Панеме! Пожалуйста, не умирай©, хочешь ищи Энни, не хочешь - строй свою историю иначе. От себя обещаю эту вот странную дружбу и вайб "сидят на кухне в три часа ночи, пока у всех вечеринка".
Что по игре: пишу раз в неделю-две, в ответ хотелось бы примерно такого же. Внеигровое по желанию, но будет здорово не-молча обмениваться постами.)
Связаться можно через гостевую или лс, желательно сразу с примером поста. У нас небольшой каст, но мы в тельняшках и ждем всем нашим пгт!пример вашего постаДжоанна упивается собственной победой на играх, чтобы не сойти с ума еще больше. Чтобы перестать вспоминать чужой предсмертный хрип, она громче смеется и скалится в ответ миротворцам, которых встречает возле деревни победителей. Прежде им приходилось переходить дорогу друг другу, но теперь это им нужно вести себя сдержанней и не приближаться лишний раз к новоявленной победительнице.
Мэйсон шумная до невозможности, продолжает быть костью в горле у своего стилиста и хоть сколько-то успокаивается только в присутствии близких.
Но самое главное: она все еще жива. Неплохой сорванный куш, а?
Блайт во время тура победителей постоянно зудит над ухом о том, что ей нужно быть осторожней, во всем: высказываниях, действиях, что лучше спросить сначала у него, перед тем как нестись сломя голову навстречу какой-то неудаче, которая из-за нее самой и перерастет в катастрофу. Джоанна отмахивается от всех слов (в лучшем настроении, в остальном просто посылает) и продолжает в том же духе. В каждом новом дистрикте равнодушно считывает текст с бумаги и отправляется в следующий, так и до самого Капитолия. Местные сначала вызывают смех своими шмотками, а после: истерический своими намеками. Она прямо шлет кого-то во все места и разбивает бокал с выпивкой кислотного цвета, чудом не об его голову.
Бывший ментор молчит всю дорогу до Седьмого дистрикта.
А вернувшись туда, Мэйсон узнает о смерти своих единственных двух лучших друзей и старшего брата. Несчастный случай на лесопилке, это бывает, это повседневность, но почему тогда так давит на нее это ощущение вины? Почему; она отворачивается от собственного отражения и запрокидывает голову. До ее первых игр в качестве ментора остается не так много времени. Она не покажет этим ряженым курицам Капитолия [а главное самому Сноу], что хоть сколько-то ее можно сломать.
Но на трибутов без слез не взглянешь. Нет, сначала пытается, но какого черта? Пацану едва исполнилось пятнадцать, девчонке — тринадцать, оба смотрят в пол все время, пока едут в поезде. Блайт что-то сначала пытается им вдолбить в головы, но вскоре отмахивается первым. Джоанна пытается наставлять, но в своей манере, но «Просто порви всех нахер, а если не можешь, так переживи!» оказывается недостаточным наставлением.
Элен совсем не тянет на победителя и ее наставница мрачно смотрит на результаты показательных выступлений. У нее — двойка, у Томаса — пятерка и это больше напоминает избиение младенцев. Во время интервью Элен и вовсе все-таки заливается слезами и Джоанне хочется провалиться сквозь пол.
Победителей в играх и правда нет.
На очередном мониторе, теперь уже во время трансляции в общем зале, лицо девочки мелькает в последний раз. Чудом выжившая возле Рога Изобилия, ее убивают еще до наступления темноты и подведения первых итогов.
— Сука! Я же говорила, говорила тебе оглядываться почаще, неужели это так сложно! — Чьи-то руки оттаскивают ее от основной толпы. Безгласый почти роняет поднос с бокалами, когда победительница прошлых игр замахивается, чтобы ударить по чужому плечу. — Маленькая идиотка! — Хотя скорее это уже про себя. Как можно было хоть на секунду предположить, что ее трибут переживает хотя бы первые сутки?
Но это оказывается непростой истиной, слишком.
— А, Двенадцатый, да? Думаешь, ты здесь самый умный? — Шипит почти в лицо, когда понимает, кто ее буксировал все это время. Потом косится на фляжку и быстро отпивает. Пойло обжигает горло, но мягко ложится на душу. — Твои-то там еще, носятся? — Смотрит через плечо Хеймитча на один из телеэкранов. А потом на ведущего.
— Мне стало бы легче, если бы порвала глотку каждому из них!..
Поделиться42025-07-17 08:32:38
diluc ragnvindr
✦ genshin impact ✦i need you to kill | fight | destroy me
"ты оставил меня, но я найду тебя."
ты ведь помнишь те дни, дилюк?
снежная встречала нас холодом, который казался даже теплее, чем наши разговоры. вспомни: метель завывала над крышами, а мы с тобой стояли плечом к плечу — не друзья, не враги, не союзники. мы были чем-то иным. двумя зверями, вынужденными делить одну охоту, одну цель. на короткое мгновение мир стал тише, и даже сердце моё забилось иначе.
ты не принадлежал этой земле. я чувствовал это с самого начала. ты был огнём, заключённым в клетку изо льда. но всё равно ты был здесь, рядом. я никогда не спрашивал, зачем ты приехал в снежную — ты не из тех, кто делится лишними словами. и всё же... ты остался тогда. остался достаточно надолго, чтобы запомниться.
наши тренировки, бои, охота за тенями фатуи, которые стали врагами даже для меня. ты презирал всё, чем я был — и всё же смотрел мне в глаза, не отводя взгляда. мало кто так может. большинство просто боится. ты — нет. ты вызывал у меня уважение. а затем... ты стал необходимостью.
не в том смысле, к которому привык мир. мне не нужно было твоё одобрение, твоя дружба, твоё тепло — я даже не знаю, был ли ты способен на него тогда. но я нуждался в тебе как в противовесе, как в человеке, способном напоминать мне, что бой — это не просто кровь, не просто ярость. это искусство. это ритуал. это — дыхание жизни.
ты был моим противником, даже если мы сражались заодно. а я был твоей тенью, стоящей за спиной и готовой ударить в любой момент — но ты никогда не оборачивался. не потому что доверял — нет. просто тебе было всё равно.
( ты всегда хотел умереть больше, чем кто-либо )
но знаешь, что по-настоящему невыносимо?
не та холодная ночь, когда мы вместе устроили засаду на шпионов из фонтейна. не раны, не кровь, не даже то, что ты всегда молчал после победы, будто всё, что произошло, ничего не значило.
нет.
невыносимым стало то утро, когда ты исчез.
без слов. без прощания. ни записки, ни взгляда. ты просто ушёл.
вернулся домой.
я мог бы подумать, что тебя схватили. что тебя убили. что ты пал в бою. но нет. ты сам выбрал уйти. сам покинул этот снег, эту тьму, меня.
и тогда я понял: всё, что было между нами — для тебя ничего не значило.
а для меня — стало началом безумия.
я остался. в этом ледяном аду, полном интриг, лжи, политики и бесконечной резни, где каждый день — это выживание. ты хоть раз подумал, что я чувствовал? я — тот, кто всегда голоден до боя, кто не знает покоя, кто не может остановиться, пока кровь не зальёт землю. я — тот, кого учили сражаться, не любить.
но в твоём присутствии я чувствовал себя... иначе. не лучше. не хуже. просто — живым.
ты дал мне цель, дилюк. ты стал тем, кого я хотел снова и снова вызывать на бой — не ради победы, а ради ощущения, что я существую не зря.
когда ты ушёл, мне пришлось искать замену.
( но ее не существует )
ни один противник не смотрит так, как ты.
ни один клинок не обжигает, как твой огонь.
ни один враг не оставляет такой пустоты после боя.
ты забрал с собой нечто большее, чем просто воспоминания. ты забрал часть меня. а я — не привык терять. я не умею отпускать. я — воин, охотник, и, в конце концов, зверь. и зверь всегда идёт по следу.
ты вернулся в мондштадт. домой.
о, я всё знаю. я слежу. я жду. я приближаюсь.
скажи, каково это — снова быть среди своих? слушать песни бардов, стоять на виноградниках, притворяться, будто ты всего лишь владелец винодельни? ты думаешь, что спрятался. но ты не понимаешь — для меня ты всегда пылаешь. как маяк. как цель.
я видел, как ты сражаешься с безликими угрозами, защищаешь свой город, своих людей. ты снова стал героем. ты снова — легенда. но знаешь, что я вижу? тень. ту же самую тень, которую я знал в снежной.
ты скучаешь по бою так же, как и я. просто прячешь это лучше. ты тоже заражён этим голодом. мы с тобой — одного рода.
и я приду за тобой.
не как враг. не как друг. не как тот, кого ты когда-то оставил в снегу.
я приду как напоминание. как клятва, что ты не сможешь избежать того, что между нами не было завершено.
мы встретимся. я чувствую это всей кожей. я буду искать тебя в каждом огне, в каждом бою, в каждом взгляде на горизонт.
ты не представляешь, насколько глубоко ты пророс во мне.
это не про любовь. не про ненависть. это — одержимость.
ты думаешь, сбежал? нет.
ты просто дал мне время стать сильнее.
готовься, дилюк.
я уже иду.пример вашего постамы шли воевать лишь для защиты семей,
но сами стали похожи на лютых зверей.запахи.
множатся, сбивают, опьяняют.реальность мерцает, гаснет и вспыхивает, дробится кадрами.
когтистые лапы смыкаются на чужом горле до скрипа, заставляя жертву агонично трепыхать, дергаться бессмысленно и бесполезно, медленно задыхаясь от удушья; зверь склоняется ниже, раззявив пасть, чтобы ловить с чужих губ обрывки сбитых - последних - выдохов. жадно, ревностно.человек все еще дышит, когда острые клыки впиваются в плоть и с силой рвут кожу с сухожилиями, протыкают до кости, дробя и ломая до звонкого хруста, а после оторванная голова с влажным стуком ударяется об пол, откатываясь куда-то к затемненному углу. лампа под потолком потревожено раскачивается, выхватывая из непроницаемой темноты редкие картины происходящего.
сознание отключается время от времени, погружая в спасительную черноту между чересчур яркими образами, в которых он - кто-то другой - ломает обезглавленное тело и рвет когтями.
вскидывает над собой и раздирает на части, купаясь в крови.
стоит на коленях и слизывает длинным гибким языком что-то с кафельного пола, заляпанного пятнами, что трудно идентифицировать в творящемся хаосе.он дышит - старается дышать - быстро, хрипло. сложно. буквально принуждая себя. впитывает с каждым вдохом непередаваемую мешанину запахов, ощущений, эмоций, боли и страха, смешавшихся в один зубодробильный коктейль из застывшей пыли по углам, морозного обжигающего холода и зловонно смердящих потрохов под ногами. в проклятой форме его реальность совершенно иная, матово-неоновая, пульсирующая венами и разрывами молний, здесь ему доступен совершенно иной спектр восприятия, нежели слабому человечку, и это топит оставшуюся частичку самосознания в нем. он больше не человек, не предвестник, он даже имени своего не помнит. хочется рвать, хочется кидаться, хочется уничтожать абсолютно все на своем пути, отринув человеческое, но подчинившись порче.
зверь все еще голоден, когда с окружающими покончено.
человек внутри - лишь наблюдатель, запертый в истекающей слизью клети из мышц и плоти.
они оба истощены борьбой, что бесконечно ведут друг с другом, и лишь вопрос времени, кто уступит в следующий раз.острые когти соскальзывают по деревянному подоконнику, оставляя глубокие рытвины. взобраться сюда не составляет труда с подобным - сильным - мощным телом. он весь пропитан кровью и запахами, ужасом погибших, приставших к подошвам и одежде; он тащит их с собой и наполняет помещение смрадом, мороз снаружи не способен выхолодить впитавшееся.
внутри тепло. и безопасно. (не) для него.
яд в венах волнуется, течет быстрее. порча колышется тревожно, гудит разъяренным ульем, выплескиваясь через край ошметками той силы, что люди не понимают и не могут контролировать. этот сосуд переполнен, перегружен, вокруг него искрит до фиолетовых вспышек.оторванная голова с перекошенным лицом падает точно на плед аккуратно застеленной кровати. пару раз оборачивается, пока катится, подпрыгивая, а после замирает. пустые глазницы слепо пялятся с потолок, рот перекошен, приоткрыт в немом крике. ему уже не страшно, этот - давно уже мертв. и станет отличным подарком той-единственной, чью власть порча признает безоговорочно, а оттого - тянется ближе.
зверь таится в углу, куда не достает свет. стоит на границе между светлым и темным, не касаясь мягкого отсвета и мыском ботинка. в нетерпении перебирает когтистыми пальцами, ожидая реакции на свое подношение. похвалит? отругает? подзовет ближе, прогонит? ему больше некуда идти, нечего искать, некому предложить, сюда его влекут инстинкты, когда человеческое в нем ничтожно мало. человек слаб, а порча в нем - сильна. человек внутри кричит и молит о помощи, не в силах справиться, страшась неизбежного. зверь утробно клокочет, щеря зубы в провале хищного оскала.
Поделиться52025-07-22 13:45:28
Man in Black
✦ Stiven King's Worlds ✦![]()
Глаза Уолтера округлились, и на мгновение он выглядел оскорбленным до глубины души. Каллахан всмотрелся в глубокие глаза собеседника и, не смотря на абсурдность происходящего, понял, что эмоции — подлинны. В одно мгновение он лишился последней надежды на то, что видит сон, или последний, яркий эпизод до подлинной смерти. Во снах, по крайней мере, плохие ребята — ужасные люди, у которых нет комплексов.
Вряд ли я напишу что-то принципиально новое, да и заявки пишу скверно, так что буду коротка — приходите и будьте потрясающим мудаком (но с хорошим чувством юмора по возможности), чтобы аж кровь стыла в жилах и чтобы хотелось вас ударить, а там на месте разберёмся.
Есть у меня смутные идеи, как можно нам сыграться, чтобы кто-то поседел. Обязательно приходите, если вам завернуть лавкрафтианской чертовщины и самого мрачного дарка, а также приходите, если хотите свергнуть Алого Короля, а то что это он?Да и вам, может, красный подойдёт лучше, чем ему.другой фандомНадо признаться, Рук страшилась засыпать где-то, кроме Маяка: находящийся в персональном подпространстве Тени, он чудился оплотом безопасности от чужих глаз, иначе не жил бы там Ужасный Волк, он же — бог обмана, предательств и сарказма, он же по совместительству — поток язвлений в ответ на язвления, шуток в ответ на шутки, насмешек в ответ на насмешки, он же — источник головной боли (в прямом смысле), он же — лысый старый эльф, который считал, что, безусловно, лучше всех и всё-то понимает; засыпая на Маяке, она могла бояться разве что вновь увидеть недовольное лицо Соласа и выслушать очередной поток его бесценного мнения — столь же бесценного, как какая-нибудь поросшая паутиной, гнилью и плесенью в полузатопленном подвале, о чьём былом предназначении оставалось лишь догадываться; но у них почти не осталось выбора, и гостеприимство было столь тёплым, что Рук уже не смогла отказать.
Страшное, грубое, липкое, грязное.
Можно сказать, что Рук несправедлива к Соласу, что он уж точно не заслуживает таких сравнений, эпитетов и метафор, но ведь это он кашу заварил, а расхлёбывать отказался, вовремя заняв уютное местечко двух скверных древних богов, и наверняка строил очередные мозголомные наисложнейшие планы, включающие в себя обман, предательства, ложь, недомолвки, утаивание правды, переиначивание и что-нибудь там ещё, эмоционально пристрастное; и Солас-то теперь сидел в условной безопасности, а не трясся внутри, не показывая слабости ни в коем случае снаружи, в ожидании ещё одного боя с искажёнными творениями Гиланнайн, дышащими столь смрадно, что, казалось, сама скверна распространяется от одного их дыхания, и с фанатиками Эльгарнана, готовыми на всё, только бы божественное солнце обратило на них, ничтожных смертных, свой взор и одарило толикой тепла.
Жёстко тупое, всегда безобразное.
Лучше бы Рук страшилась просто умереть, но нет, были вещи страшнее, которые могли произойти с ними всеми; лучше бы она страшилась смерти, небытия, пустоты, бездны, глубокого, как тёмный океан, и бесконечного ничто, в котором нет ни искры творения, ни дуновения воздуха, ни мысли, ни чувства — обыкновенное ничто, в котором исчезает раз и навсегда разум; но, о, были вещи страшнее, в ужасе перед которыми она бы никогда и ни за что не призналась перед своими союзниками: Рук не смела трепать им и без того изодранные нервы, разве что негромко, едва слышно, рассказывала Варрику о своих кошмарах и беспокойствах, но и то — не про все; не то чтобы она боялась довериться — лишь не хотела беспокоить его и тревожить излишне, ему нужно поправляться, а не выслушивать беды и печали.
Медленно рвущее, мелко-нечестное.
И Рук живо представляла себе, как извивающаяся скверны опутывает её, обвивается вокруг горла, стискивает так, что лёгкие резало болью, а вместо выдоха вырывались отчаянные и жалобные хрипы, но не настолько, чтобы задушить; о, её не убивали — её поглощали медленно, кусочек за кусочком, косточка за косточкой, мышца за мышцей, выклёвывали глаза, заползали в рот и в нос, раздирали, грызли, переваривали живьём, и из её тела вырастало только больше скверны, и скверна была всюду, и она задыхалась в рыданиях, умоляя о смерти, но смерть не приходила, ведь эта скверна — живая и нуждается в живой плоти, этой скверне не так интересны бесстрастные трупы, этой скверне надо лепить по живому, прорастать сквозь наполненные кровью вены, вторгаться в трепещущие органы, пожирать, пожирать, пожирать...
Скользкое, стыдное, низкое, тесное.
Рук видела в кошмарах, точно наяву, как луна поглощала солнце и как наставал вечный не мрак даже, не самая чёрная ночь, а мучительный сумрак, словно дававший издевательскую надежду, что шанс ещё есть, но она-то знала, что рассвет никогда не придёт и что надежды больше нет; и этот вечный сумрак был липким и холодным, промозглым до самых костей, кусающим за оледеневшие пальцы и щёки; и затмение не прекращалось, и солнце не двигалось, и только его диск угадывался за жадной луной, и этот сумрак прорезал нездорово-зелёный завесный пламень, и его зелёность играла в сером сумраке столь странно, что от этого делалось дурно; и поднимая голову, Рук видела только то, что рассвета нет, и знала, что никогда не будет.
Явно-довольное, тайно-блудливое.
Собственное лицо Рук видеть не могла: покрытое прихотливой вязью татуировок, складывавшихся в тот самый узор, она даже не могла зарыдать, не могла срезать кожу с лица живьём, захлёбываясь в крови, не могла ничего, кроме как глядеть, будто со стороны, и слушать, как поёт солнце в её голове; она знала это слово — валласлин, письмо на крови, письмо на её крови, смешанное с краской дивного фиолетового цвета, какой уже не радовал — не мог радовать, не так, не при таких обстоятельствах; не когда от воли ничего не осталось, не когда от себя самой ничего не осталось, не когда от свободы и гордости отыскались только ничтожные обломки, когда от себя осталось ничто.
Плоско-смешное и тошно-трусливое.
Рук приходилось смотреть, как это всё происходит с другими, с друзьями, с союзниками, со знакомыми, со случайными людьми ли, эльфами ли, гномами ли, косситами ли — не важно это, когда сквозь чужое живое тело прорастают щупальца, когда живое существо уже не кричит, потому что у него не осталось не то рта, не то сил; когда живое существо уже не кричит, потому что охрипло и сорвало голос уже давным-давно давно; когда живое существо уже не кричит, потому что перестало воспринимать себя и оторвалось от реальности, но всё ещё не умерло, ведь смерть — бесполезна; когда живое существо смотрит стеклянными глазами, и Рук видит там, в глубине, беспросветный ужас.
Вязко, болотно и тинно застойное.
Молиться можно было сколько угодно, и Рук молилась, чеканя каждое слово, будто это могло помочь, но это не помогало; не было никого там, наверху, кто бы откликнулся на мучительный зов; не было никого там, наверху, кроме самозванцев-богов, горделивых чудовищ мёртвой империи, одержимых прошлым и не способным глянуть вперёд, задуматься, остановиться, подумать о ком-то, кроме себя; не было никого там, наверху, кроме бесконечного ужаса, а здесь, внизу, — лишь терзаемые кошмарами выжившие, позавидовавшие мёртвым.
Жизни и смерти равно недостойное.
Рук мчалась, дрожа, по разбитым мостовым; по спине тек липкий ледяной пот, и что-то следовало за ней, что-то, что она прекрасно знала, но страшилась увидеть, а потому, будто одержимая, мчалась только вперёд, закованная в ужас, и за ней следили, глядели на неё со всех сторон, смеялись, пока она падала, расшибая в кровь колени и сдирая ладони, пока она поднималась, пока она снова бежала и попадала в тупик, угождая в ледяной туман, от которого кожа покрывалась изморозью, а за ней шли неторопливо по пятам, зная, что она вот-вот рухнет и больше не сможет встать, презренное низшее создание, по недоразумению названное эльфом.
Рабское, хамское, гнойное, чёрное.
Зловещий смех по-прежнему звучал за спиной Рук, но она продолжала идти, спотыкаясь, оставляя за собой кровавый след, изнемогая от усталости, от страха, от чего-то такого, для чего никак не могла найти слов ни в одном из языков, какие знала; от чего-то такого, что валилось сверху не камнем, не булыжником, не валуном, а горой; она шла, потом — ползла.
Изредка серое, в сером упорное.
Рук ползла, упорствуя.
Вечно лежачее, дьявольски косное.
Рук ползла, пока не покинули силы.
Глупое, сохлое, сонное, злостное.
Рук закрыла глаза: больше всего ей трусливо хотелось уснуть и не проснуться.
Трупно-холодное, жалко-ничтожное.
Рук разлагалась живьём, мясо сползало с её костей.
Непереносное, ложное, ложное!
Рук лежала тихо, словно трупом, но была жива.
Но жалоб не надо. Что радости в плаче?
Рук плакала, пока слёзы не засохли на её обратившейся в пергамент, точно у мумии, коже.
Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.
Надо признаться, Рук страшилась засыпать где-то, кроме Маяка, именно поэтому: на Маяке ей никогда не снились кошмары.